Неистовый член и спившийся кролик

Наступил туристический сезон, и снова всплывает тема уродливых переводов меню в итальянских ресторанах.

Дорогие товарищи переводчики! Ну пожалуйста, не забывайте, что:

1. двойные согласные в итальянском языке играют важную смыслоразличительную роль;
2. ваши транслитерированные творения могут прочитать итальянцы.

Подсказали на форуме «Русской Италии»:  есть в Италии паста «перышки» под острым томатным соусом, называется penne all’arrabbiata. А дальше может произойти буквально как в кино: как говорится, легким движением руки  «перышки» превращаются…. превращаются «перышки»… в неистовый член! «Пене арабьята» (букв.: pene arrabbiata) к вашим услугам. По сравнению с этой «мелкой» опечаткой огуречный паперделли кажется невинной детской шуткой.

И тушеного кролика, предварительно замаринованного в смеси виски, бренди и ароматических трав (coniglio alcolizzato), умоляю, не надо переводить как спившийся кролик. Пусть уж лучше название будет  как-нибудь подлиннее, но от него хотя бы не пропадет аппетит. Я пока с таким перлом не сталкивалась, но хочется заранее подстелить соломки коллегам.

И даже если ит-рус переводчик переведет несчастного кролика корректно, то это не гарантия, что перевод будет выглядеть прилично. Пришла беда откуда не ждали (с). Рестораторы начинают пропускать свои меню через машину. А ей некогда разбираться, кто на ком сидел. Кролег-алкоголег непременно где-нибудь да объявится, я даже не сомневаюсь. Уже появились тряпки с рукколой, контуры, салат деревенщина, сосновый торт гайки (одна форумчанка из «Русской «Италии» поделилась,  ей  знакомая, отдыхавшая в Риме, прислала фотографию этих шедевров машинного перевода). Мы тогда всласть посмеялись и потренировались в восстановлении исходных названий.

А буквально вчера на «Русской Италии», тоже в топике с перлами перевода привели и такой казус: пункт меню сок в асс. (в ассортименте) ничтоже сумняшеся перевели на английский как juice in ass.

Приятного аппетита, дорогие коллеги! Прошу к столу, вскипело.

Studentato: еще одно значение

Началось все с блога Эвы Канта в «Russia Oggi»:

Se non si arriva in città per un trasferimento di lavoro, e in questo caso sarà l’azienda a occuparsi dell’alloggio, o per frequentare l’università, in quest’altro caso una borsa di studio può comprendere il posto in uno studentato, la ricerca di una stanza diventa una specie di caccia al tesoro.

Первый раз вижу это слово, но что оно означает студенческое общежитие, это можно догадаться сразу же. До сего момента я была уверена, что для студенческого общежития есть только один вариант — casa dello studente.

В Лингво studentato отмечено только одним значением — студенчество, студенческие годы. Однако второе значение — общежитие (pensionato/colleggio per studenti) есть и в толковом словаре Туллио Де Мауро, и в Девото-Оли.

Самое любопытное, что  оба они называют одну и ту же, совершенно точную дату появления этого слова в итальянском языке — 1942 год. Что произошло в тот год? Тут явно кроется какая-то история. Я же теперь спать не буду.

Ucraìno или ucràino?

На сайте энциклопедии итальянского языка Треккани имеется служба ответов на вопросы по итальянскому языку (аналог Справочного бюро на нашей Грамоте.ру). На днях там появился любопытный вопрос — «Где ставить ударение в слове ucraino — на втором или на третьем слоге?»

Удивилась тому, что в своих рассуждениях спрашивающий и отвечающий ссылаются на, якобы, русский вариант произношения (почему не на украинский?) и что, оказывается, русские произносят Укрàина, а украинцы — Украѝна.

Короче:

Вопрос: Ucràino o Ucraìno? Non mi pare che le due versioni siano da considerare equivalenti. Ucràino, infatti, viene dalla pronuncia russa del termine. Ucraìno da quella ucraina. In generale mi sembra rispettoso utilizzare l’autonimo (il termine nel modo in cui il gruppo di popolazione si autodefinisce) piuttosto che l’esonimo. Altrimenti, si finisce per ricadere negli stessi problemi di “eschimese” ritenuto dagli Inuit dispregiativo.

Ответ: L’osservazione a proposito delle pronunce è interessante, anche se non esiste una norma codificata stabile e, di fatto, l’assunzione di forestierismi in italiano, adattati o non adattati, non sembra rispondere a una logica unitaria e coerente anche nel caso dei geonimi.

Nello specifico, l’attribuzione dell’accento creerebbe comunque qualche problema, visto che la pronuncia russa Ukràjna è largamente e da più tempo diffusa. Di solito, si considera la pronuncia sdrucciola (Ucràina) quella più corrente in italiano, ma la consultazione di alcuni dizionari di lingua italiana mostra che, nel caso dell’etnico derivato dal geonimo (l’aggettivo e sostantivo ucraino),sia la forma sdrucciola, sia la forma piana sono accettate (il Vocabolario Treccani.it dà come prima forma ucràino, come seconda ucraìno; il GDU di De Mauro ribalta la gerarchia).

40 чертей и одна муха, или La conquista della quinta C

Кто из нас не знает с детства самый лучший выпуск «Ералаша» — фильм «40 чертей и одна муха»! В титрах значится, что фильм сделан по рассказу Джованни Моска —  итальянского журналиста и писателя. Рассказ был написан в далеком 1939 году и включен в сборник «Школьные воспоминания».

Ниже привожу оригинальный текст рассказа, каким я его нашла в сети. Рассказ написан  с блистательным юмором, который «Ералаш» прекрасно передал, добавив свои пародийные нотки —  наши шаблонные представления об итальянцах.

Сравнивая рассказ с фильмом, интересно было заметить следующее:

В фильме есть выражение «come fare uno starnuto» (раз плюнуть). В оригинальном тексте оно отсутствует. Диалог между учителем и Гуарески другой:

— Ti sentiresti capace, con un colpo di fionda, di abbattere quel moscone?»
— E’ il mio mestiere», rispose Guerreschi, con un sorriso.

Интересно также, что в оригинальном тексте автор рогатку называет fionda (то есть употребляет самое обычное слово для мальчишеской рогатки), а в фильме Хазанов почему-то  употребляет frombola. Назвать мальчишескую рогатку frombola это все равно, что игрушечное ружье современного мальчишки назвать пищалью.

………

Giovanni Mosca
da «Ricordi di scuola»

La conquista della quinta C

Avevo vent’anni quando, tenendo nella tasca del petto la lettera di nomina a maestro provvisorio, e sopra la tasca la mano, forte forte, tanto era la paura di perdere quella lettera così sospirata, mi presentai alla scuola indicata e chiesi del Direttore. Il cuore mi faceva balzi enormi.

«Chi sei?», mi domandò la segretaria. «A quest’ora il signor Direttore riceve solo gli insegnanti».

«So… sono appunto il nuovo maestro…» dissi, e le feci vedere la lettera. La segretaria, gemendo, entrò dal Direttore il quale subito dopo uscì, mi vide, si mise le mani sui capelli.

«Ma ch fanno», gridò, «al Provveditorato? Mi mandano un ragazzino quando ho bisogno di un uomo con grinta baffi e barba da Mangiafuoco, capace di mettere finalmente a posto quei quaranta diavoli scatenati! Un ragazzino invece… Ma questo, apena lo vedono, se lo mangiano!»

Poi, comprendendo che quello era tutt’altro che il modo migliore di incoraggiarmi, abbassò il tono di voce, mi sorrise e, battendomi una mano sulla spalla: «Avete vent’anni?», disse. «Ci credo, perché altrimenti non vi avrebbero nominato; ma ne dimostrate sedici. Più che un maestro sembrate un alunno di quinta che abbia ripetuto parecchie volte. E questo, non ve lo nascondo, mi preoccupa molto. Non sarà uno sbaglio del Provveditorato? C’è proprio scritto Scuola ‘Dante Alighieri’?»

«Ecco qui», dissi mostrando la lettera di nomina. «‘Scuola Dante Alighieri'».

«Che Iddio ce la mandi buona!», esclamò il Direttore. «Sono ragazzi che nessuno, finora, è riuscito a domare. Quaranta diavoli, organizzati, armati, hanno un capo, si chiama Guerreschi; l’ultimo maestro, anziano, e conosciuto per la sua autorità, se n’è andato via ieri, piangendo, e ha chiesto il trasferimento…».

Mi guardò in faccia, con sfiducia: «Se aveste almeno i baffi…», mormorò. Feci un gesto, come dire ch’era impossibile, non mi crescevano. Alzò gli occhi al cielo: «Venite», disse. Percorremo un lungo corridoio fiancheggiato da classi: quarta D, quinta A, quinta B… quinta C…

«E’ qui che dovete entrare» disse il direttore fermandosi dinanzi alla porta della V C dalla quale sarebbe poco dire che veniva chiasso: si udivano grida, crepitii di pallini di piombo sulla lavagna, spari di pistole a cento colpi, canti, rumore di banchi smossi e trascinati.

«Credo che costruiscano barricate», disse il Direttore. Mi strinse forte un braccio, se n’andò per non vedere, e mi lasciò solo davanti alla porta della V C. Se non l’avessi sospirata per un anno, quella nomina, se non avessi avuto,
per me e per la mia famiglia, una enorme necessità di quello stipendio, forse me ne sarei andato, zitto zitto, e ancora oggi, probabilmente la V C della scuola «Dante Alighieri» sarebbe in attesa del suo dominatore: ma mio padre, mia madre, i miei fratelli attendevano impazienti, con forchetta e coltelli, ch’io riempissi i loro piatti vuoti; perciò aprii quella porta ed entrai.

Improvvisamente silenzio.

Ne approfittai per richiudere la porta e salire sulla cattedra. Seduti sui banchi, forse sorpresi dal mio aspetto giovanile, non sapendo ancora bene se fossi un ragazzo o un maestro, quaranta ragazzi mi fissavano minacciosamente. Era il silenzio che precede le battaglie.

Di fuori era primavera; gli alberi del giardino avevano messo le prime foglioline verdi, e i rami, mossi dal vento, carezzavano i vetri delle finestre. Strinsi i pugni, feci forza a me stesso per non dire niente: una parola sola avrebbe rotto l’incanto, e io dovevo aspettare, non precipitare gli avvenimenti.

I ragazzi mi fissavano, io li fissavo a mia volta come il domatore fissa i leoni, e immediatamente compresi che il capo, quel Guerreschi, di cui mi aveva parlato il Direttore, era il ragazzo di prima fila, — piccolissimo, testa rapata, due denti in meno, occhietti piccoli e feroci — che palleggiava da una mano all’altra un’arancia e mi guardava la fronte.

Si capiva benissimo che nei riguardi del saporito frutto egli non aveva intenzioni mangerecce. Il momento era venuto. Guerreschi mandò un grido, strinse l’arancia nella destra, tirò indietro il braccio, lanciò il frutto, io scansai appena il capo, l’arancia s’infranse alle mie spalle, contro la parete.

Primo scacco: forse era la prima volta che Guareschi sbagliava un tiro con le arance, e io non m’ero spaventato, non m’ero chinato: avevo appena appena scansato il capo, di quel poco che era necessario. Ma non era finita. Inferocito, Guerreschi si drizzò in piedi e mi puntò contro — caricata a palline di carta inzuppate con saliva — la sua fionda di elastico rosso.

Era il segnale: quasi contemporaneamente gli altri trentanove si drizzarono in piedi, puntando a loro volta le fionde, ma d’elastico comune, non rosso, perché quello era il colore del capo. Mi sembrò di essere un fratello Bandiera. Il silenzio si era fatto più forte, intenso.

I rami carezzavano sempre i vetri delle finestre, dolcemente. Si udì d’improvviso, ingigantito dal silenzio, un ronzio: un moscone era entrato nella classe e quel moscone fu la mia salvezza.

Vidi Guerreschi con un occhio guardare sempre me, ma con l’altro cercare il moscone, e gli altri fecero altrettanto, sino a che lo scoprirono, e io capii la lotta che si combatteva in quei cuori: il maestro o l’insetto?

Tanto può la vista di un moscone sui ragazzi delle scuole elementari. Lo conoscevo bene il fascino di questo insetto: ero fresco di studi e neanch’io riuscivo ancora a rimanere completamente insensibile alla vista di un moscone.

Improvvisamente dissi: «Guerreschi» (il ragazzo sobbalzò, meravigliato che conoscessi il suo cognome), «ti sentiresti capace, con un colpo di fionda, di abbattere quel moscone?» «E’ il mio mestiere», rispose Guerreschi, con un sorriso.

Un mormorio corse tra i compagni. Le fionde puntate contro di me si abbassarono, e tuti gli occhi furono per Guerreschi che, uscito dal banco, prese di mira il moscone, lo seguì, la pallina di carta fece; den! contro una lampadina, e il moscone, tranquillo, continuò a ronzare come un aeroplano.

«A me la fionda!», dissi.

Masticai a lungo un pezzo di carta, ne feci una palla e, con la fionda di Guerreschi, presi, a mia volta, di mira il moscone. La mia salvezza, il mio futuro prestigio erano completamente affidati a quel colpo.

Indugiai a lungo, prima di tirare: «Ricordati», dissi a me stesso, «di quando eri scolaro e nessuno ti superava nell’arte di colpire i mosconi». Poi, con mano ferma, lasciai andare l’elastico: il ronzio cessò di colpo e il moscone cadde morto ai miei piedi.

«La fionda di Guerreschi», dissi, tornando immediatamente sulla cattedra e mostrando l’elastico rosso. «è qui, nelle mie mani. Ora aspetto le altre».

Si levò un mormorio, ma più d’ammirazione che di ostilità: e a uno a uno, a capo chino, senza il coraggio di sostenere il mio sguardo, i ragazzi sfilarono davanti alla cattedra, sulla quale, in breve, quaranta fionde si trovarono ammonticchiate.

Они уходят… ушли…

Черная неделя. Итальянская литература, буквально  один за одним, лишилась двух  известных имен, двух Антонио — Тонино Гуэрра (умер 21 марта) и Антонио Табукки (25 марта). Невероятно печально.

Без Тонино Гуэрры трудно представить себе итальянский кинематограф: он писал сценарии для фильмов Микеланджело Антониони, Федерико Феллини, братьев Тавиани, Витторио Де Сика, Дамиано Дамиани. Сценарий «Ностальгии» нашего Андрея Тарковского — это тоже Тонино Гуэрра.  Он был и самостоятельным писателем и поэтом.

Без Антонио Табукки трудно представить себе итальянскую литературу и португальскую переводную, в частности. Табукки до дрожи любил свою Португалию, обычно он по полгода жил в ней и по полгода в Италии; много переводил с португальского, писал собственные романы и рассказы. И если Гуэрра прожил долгую, 92-летнюю жизнь, то  Табукки  ушел всего в 68 лет, его съел рак.

Некоторые цитаты из книг Антонио Табукки (в ВикиЦитатнике).

Всегда было интересно читать его слегка меланхоличный слог того, кто знает о жизни что-то такое, что ускользает от твоего внимания и понимания. Табукки мне еще дорог личным воспоминанием — в 2007 г. здесь, на сайте Города переводчиков, мы проводили конкурс на лучший литературный перевод с итальянского языка. Для конкурса мы брали рассказ Антонио Табукки «Чеширский кот» (Il gatto dello Cheshire). Сколько воспоминаний!

Моя подруга Ирина Волкова опубликовала в своем ЖЖ некоторые свои переводы из Гуэрры. С удовольствием даю ссылки:

http://acereta.livejournal.com/196867.html

http://acereta.livejournal.com/196507.html

А это ее переводы отрывков из Табукки (сделано буквально по следам печального известия о его смерти):

В Лиссабоне живет игумен Арсений Соколов, тоже поклонник Табукки, вот  ссылка на его перевод  одной главы из эпистолярного романа Антонио Табукки «Si sta facendo sempre piu’ tardi»:

http://www.pravmir.ru/strannyj-obraz-zhizni-pamyati-tabukki/

Антонио Табукки

Грустные приключения итальянской пасты в России

Убила бы этих кулинарных уродов, но не столько за идиотскую транслитерацию, сколько за извращение блюда. Какие странные приключения слов порой бывают.  (Pappardelle. Паппарделле — это божественно. Обожаю!)

Подвешенный кофе-2: он таки есть!

Сегодня с утра я все-таки сделала то, что должна была добросовестно сделать еще вчера — я села и начала гуглить выражение caffe sospeso. Сурпрайз! — Я тут же вышла на статью Википедии под названием «Il caffè sospeso«. Это была  статья не о традиции подвешенного кофе,  а о книге Лучано Де Крешенцо с таким названием.

Статья короткая, говорит о том, что в книге Де Крешенцо собрал свои статьи, истории и отрывки из других произведений,  посвященные этому городу и его образу жизни (Де Крешенцо сам неаполитанец).

Приводится и цитата о кофе:

Quando un napoletano è felice per qualche ragione, invece di pagare un solo caffè, quello che berrebbe lui, ne paga due, uno per sé e uno per il cliente che viene dopo. È come offrire un caffè al resto del mondo…

Когда неаполитанец  испытывает какую-то особую радость, в баре он заплатит не за один кофе, который выпьет сам, а за два — один за себя, а второй — за посетителя, который придет после него. Этим он как бы предлагает кофе и всему остальному миру…»

Так самовыражается щедрая неаполитанская натура.

Есть в Википедии и другая статья под тем же названием —  caffè sospeso .  Вот она уже как раз ссылается на инициативу провести в Неаполе 10 декабря 2011 года фестиваль «День подвешенного кофе» (впрочем, Де Крешенцо там тоже цитируют). Людей призывают возродить этот полузабытый ничего не стоящий, но добрый жест  — угостить кофе не только себя, но и своего ближнего. Инициатива не родилась спонтанно, а была предложена «сверху» — группой неаполитанских благотворительных ассоциаций и поддержана мэром Неаполя. Организаторы создали  так называемую «Сеть подвешенного кофе» — группу баров, которые согласились  примкнуть к этой симпатичной инициативе. Идею подхватили сначала другие города Италии, а затем и за рубежом.

Уф… кажется, я добралась до истины. Мы присутствуем при попытке реанимировать старинный обычай под девизом «Новое — хорошо забытое старое». Мне сразу приходит на память история с георгиевскими ленточками в России. У ней та же суть:  хорошая инициатива упала на благодатную почву, старое проросло новыми корнями и обрело масштабы национальной традиции.

(А книгу я при случае обязательно куплю. Про подвешенный кофе надо выяснить до конца, если в книге, конечно, есть что-то больше, чем эта краткая цитата!).

Подвешенный кофе-1

Ты смотри, что делается в этом мире! По России шествует новая традиция — подвешенный кофе, в котором любой знающий итальянский язык без труда узнает caffè sospesо из книги Елены Костюкович «Еда, итальянское счастье» (2006 г.).

Если погуглить фразу подвешенный кофе, то результаты будут просто поразительными — сотни тысяч хитов. Сеть активно обсуждает, приживется ли в России традиция подвешенного кофе, уже разворачивается движение подвешенного кофе, передается эстафета подвешенного кофе. Кое-где идею творчески развивают  и организуют благотворительные акции подвешенных книг или подвешенного хлеба для малоимущих. В общем, сеть бурлит, как кофе в кофеварке. 🙂

А зародилась традиция, похоже, здесь − на радио «Серебряный дождь» , хотя чаще пишут, что традиция пришла из соцсетей.

Фраза подвешенный кофе звучит неуклюже, как любой бездумный дословизм. Если уж переводить по сути, то  лучше сказать отложенный кофе. Но слово вылетело и его, как того воробья, уже не поймать.  Еще мне понравился чей-то шутливый вариант кофе до востребования. Да здравствуют люди с хорошим чувством родного языка, не повторяющие бездумно чужие корявости!

У русского термина подвешенного кофе есть совершенно точный источник − книга Елены Костюкович «Еда, итальянское счастье». В ней, в одной из глав, описывался этот якобы неаполитанский обычай. Причем история этого «обычая» кажется смутной, но сеть уже не переубедить − она уверенно заявляет: «Движение «Подвешенный кофе» зародилось в Италии и очень быстро получило массовое распространение в странах Европы, в России, а теперь и в Украине. Его правила очень просты: посетитель кафе, покупая чашку  напитка, заказывает еще одну или несколько для любого желающего. В свою очередь любой посетитель кафе может попросить у официанта «подвешенную» чашку напитка.»

Книга Костюкович горячо обсуждалась на форуме «Russian Italy» (не только подвешенный кофе, а содержание вообще) . Оно и понятно: в подавляющем большинстве форумчане − люди, живущие в Италии и знающие страну и ее кулинарные традиции  изнутри. А многие вещи в книге Костюкович были, мягко говоря, спорными. Кухня − коварная тема.  О кухне лучше писать только ее страстным поклонникам, а Костюкович сама в предисловии признавалась, что готовку не любит, к еде и вине довольно равнодушна и что приступила к книге как чистый филолог, добросовестно собирая сведения о региональных винах и блюдах Италии. Сами понимаете, что при таком механистическом подходе  и изначальном равнодушии к теме неточностей и неудачных терминов  в книге окажется полно (одни олей, оцет и спецблюда чего стоят! Подвешенный кофе тоже смело можно отнести к неудачам перевода) . Поклонники итальянской кухни мно-о-ого чего не смогли простить Костюкович.

Упоминание Костюкович  подвешенного кофе и цитирование по этому поводу Тонино Гуэрры озадачило: ничего подобного в Неаполе вроде бы не наблюдалось. Сошлись на том, что это, вероятно, старая, основательно забытая традиция. Или было какой-то  краткой модой, не оставившей следа. Но Костюкович  действует как  добросовестный филолог: штудирует литературные источники. Нашла упоминание − включила в книгу. А действительно ли это традиция − это уже вторично. Наличие цитаты  важнее и доказательнее любых кулинарных фактов.

Кстати, итальянский страноведческий словарь «Parole per ricordare», в котором собраны все подобные культурно-исторические реалии, тоже ничего подобного не упоминает. (Впрочем, на фоне развернувшегося в России шума вокруг подвешенного кофе всё это уже никому неинтересно.)

*вредным голосом*

Но правильнее все-таки  говорить  отложенный кофе!

Сирота австрийская

По традиции в новогоднюю ночь случаются чудеса. Этот год, теоретически, тоже не должен обмануть ожидания людей. Всегда считала фильм «Сирота казанская» просто красивой новогодней сказкой, но вот на сайте газеты  «Иль Мессаджеро» прочитала заметку, которая практически точь-в-точь повторяет его сюжет.

Одна женщина из Австрии попросила опубликовать ее воззвание в одной итальянской газете: «Ищу отца моей дочери — мужчину по имени Роберто, с которым 40 лет назад я познакомились в Лидо-ди-Езоло».

В 1970 г. Мария-Терезия Либенвайн приехала в Лидо-ди-Езоло под Венецией подработать бэби-ситтером.

«В тот год 26 июня, за день до моего возвращения в Австрию, я познакомилась с Роберто. Он был пляжным фотографом, ростом  где-то 1,60 м, черные курчавые волосы, на вид лет 18. … Я осталась беременной, через 9 месяцев родилась Изабелла. В тот день я забыла спросить у Роберто его фамилию и адрес. … Сейчас дочери уже 40 лет, она замужем,  у нее двое своих детей 5 и 9 лет. Самое большое желание Изабеллы — встретиться наконец  со своим отцом. … Это стало бы самым прекрасным Рождественским подарком для нее». (Далее следует электронный адрес, на который можно писать.)

Сколько мужчин по имени Роберто, работавших в Лидо-ди-Езоло сорок лет назад,  откликнется? Мария де Филиппи со своей телепередачей «C’è posta per te» наверняка уже застыла в низком старте.

10 итальянских изобретений, которые изменили мир

Интересный ролик, некоторых имен я не знала. Ссылку на него опубликовали сегодня на Фейсбуке.

Жаль, что видео касается только технических изобретений. Будучи лексикологом в душе, я лично убеждена, что самым большим итальянским изобретением для всего мира стал словарь.  Без словарей нельзя упорядочить вселенную, с этого начинается любая наука.

Структура словарной статьи, которую мы все хорошо знаем — термин,  дефиниция, стилистические, грамматические, этимологические и проч. пометки — все это было предложено в конце XVI века во Флоренции.

Больше всего восхищает, КАК родился словарь:  его начала писать группа ценителей литературы чисто для собственного развлечения, во время банкетов, которые они стали в шутку называть Академией Отрубей, из протеста против сухих разглагольствований ученых мужей из тогдашней Флорентийской академии наук. Нет, мы будем пить вино, наслаждаться жизнью и говорить о самых красивых и благородных словах нашего прекрасного языка просто из любви к словесности!  Представляя себе этих людях, я невольно  вспоминаю слова Корнея Чуковского: «Пишите бескорыстно, за это лучше платят». Самые замечательные произведения мы создаем, когда не думаем о деньгах.

(Впрочем, словарь так и не был закончен и остановился на слове Ozono в 1923 году. Увы, это тоже вполне в итальянском характере. Ma questo è un’altra storia.)