40 чертей и одна муха, или La conquista della quinta C

Кто из нас не знает с детства самый лучший выпуск «Ералаша» — фильм «40 чертей и одна муха»! В титрах значится, что фильм сделан по рассказу Джованни Моска —  итальянского журналиста и писателя. Рассказ был написан в далеком 1939 году и включен в сборник «Школьные воспоминания».

Ниже привожу оригинальный текст рассказа, каким я его нашла в сети. Рассказ написан  с блистательным юмором, который «Ералаш» прекрасно передал, добавив свои пародийные нотки —  наши шаблонные представления об итальянцах.

Сравнивая рассказ с фильмом, интересно было заметить следующее:

В фильме есть выражение «come fare uno starnuto» (раз плюнуть). В оригинальном тексте оно отсутствует. Диалог между учителем и Гуарески другой:

— Ti sentiresti capace, con un colpo di fionda, di abbattere quel moscone?»
— E’ il mio mestiere», rispose Guerreschi, con un sorriso.

Интересно также, что в оригинальном тексте автор рогатку называет fionda (то есть употребляет самое обычное слово для мальчишеской рогатки), а в фильме Хазанов почему-то  употребляет frombola. Назвать мальчишескую рогатку frombola это все равно, что игрушечное ружье современного мальчишки назвать пищалью.

………

Giovanni Mosca
da «Ricordi di scuola»

La conquista della quinta C

Avevo vent’anni quando, tenendo nella tasca del petto la lettera di nomina a maestro provvisorio, e sopra la tasca la mano, forte forte, tanto era la paura di perdere quella lettera così sospirata, mi presentai alla scuola indicata e chiesi del Direttore. Il cuore mi faceva balzi enormi.

«Chi sei?», mi domandò la segretaria. «A quest’ora il signor Direttore riceve solo gli insegnanti».

«So… sono appunto il nuovo maestro…» dissi, e le feci vedere la lettera. La segretaria, gemendo, entrò dal Direttore il quale subito dopo uscì, mi vide, si mise le mani sui capelli.

«Ma ch fanno», gridò, «al Provveditorato? Mi mandano un ragazzino quando ho bisogno di un uomo con grinta baffi e barba da Mangiafuoco, capace di mettere finalmente a posto quei quaranta diavoli scatenati! Un ragazzino invece… Ma questo, apena lo vedono, se lo mangiano!»

Poi, comprendendo che quello era tutt’altro che il modo migliore di incoraggiarmi, abbassò il tono di voce, mi sorrise e, battendomi una mano sulla spalla: «Avete vent’anni?», disse. «Ci credo, perché altrimenti non vi avrebbero nominato; ma ne dimostrate sedici. Più che un maestro sembrate un alunno di quinta che abbia ripetuto parecchie volte. E questo, non ve lo nascondo, mi preoccupa molto. Non sarà uno sbaglio del Provveditorato? C’è proprio scritto Scuola ‘Dante Alighieri’?»

«Ecco qui», dissi mostrando la lettera di nomina. «‘Scuola Dante Alighieri'».

«Che Iddio ce la mandi buona!», esclamò il Direttore. «Sono ragazzi che nessuno, finora, è riuscito a domare. Quaranta diavoli, organizzati, armati, hanno un capo, si chiama Guerreschi; l’ultimo maestro, anziano, e conosciuto per la sua autorità, se n’è andato via ieri, piangendo, e ha chiesto il trasferimento…».

Mi guardò in faccia, con sfiducia: «Se aveste almeno i baffi…», mormorò. Feci un gesto, come dire ch’era impossibile, non mi crescevano. Alzò gli occhi al cielo: «Venite», disse. Percorremo un lungo corridoio fiancheggiato da classi: quarta D, quinta A, quinta B… quinta C…

«E’ qui che dovete entrare» disse il direttore fermandosi dinanzi alla porta della V C dalla quale sarebbe poco dire che veniva chiasso: si udivano grida, crepitii di pallini di piombo sulla lavagna, spari di pistole a cento colpi, canti, rumore di banchi smossi e trascinati.

«Credo che costruiscano barricate», disse il Direttore. Mi strinse forte un braccio, se n’andò per non vedere, e mi lasciò solo davanti alla porta della V C. Se non l’avessi sospirata per un anno, quella nomina, se non avessi avuto,
per me e per la mia famiglia, una enorme necessità di quello stipendio, forse me ne sarei andato, zitto zitto, e ancora oggi, probabilmente la V C della scuola «Dante Alighieri» sarebbe in attesa del suo dominatore: ma mio padre, mia madre, i miei fratelli attendevano impazienti, con forchetta e coltelli, ch’io riempissi i loro piatti vuoti; perciò aprii quella porta ed entrai.

Improvvisamente silenzio.

Ne approfittai per richiudere la porta e salire sulla cattedra. Seduti sui banchi, forse sorpresi dal mio aspetto giovanile, non sapendo ancora bene se fossi un ragazzo o un maestro, quaranta ragazzi mi fissavano minacciosamente. Era il silenzio che precede le battaglie.

Di fuori era primavera; gli alberi del giardino avevano messo le prime foglioline verdi, e i rami, mossi dal vento, carezzavano i vetri delle finestre. Strinsi i pugni, feci forza a me stesso per non dire niente: una parola sola avrebbe rotto l’incanto, e io dovevo aspettare, non precipitare gli avvenimenti.

I ragazzi mi fissavano, io li fissavo a mia volta come il domatore fissa i leoni, e immediatamente compresi che il capo, quel Guerreschi, di cui mi aveva parlato il Direttore, era il ragazzo di prima fila, — piccolissimo, testa rapata, due denti in meno, occhietti piccoli e feroci — che palleggiava da una mano all’altra un’arancia e mi guardava la fronte.

Si capiva benissimo che nei riguardi del saporito frutto egli non aveva intenzioni mangerecce. Il momento era venuto. Guerreschi mandò un grido, strinse l’arancia nella destra, tirò indietro il braccio, lanciò il frutto, io scansai appena il capo, l’arancia s’infranse alle mie spalle, contro la parete.

Primo scacco: forse era la prima volta che Guareschi sbagliava un tiro con le arance, e io non m’ero spaventato, non m’ero chinato: avevo appena appena scansato il capo, di quel poco che era necessario. Ma non era finita. Inferocito, Guerreschi si drizzò in piedi e mi puntò contro — caricata a palline di carta inzuppate con saliva — la sua fionda di elastico rosso.

Era il segnale: quasi contemporaneamente gli altri trentanove si drizzarono in piedi, puntando a loro volta le fionde, ma d’elastico comune, non rosso, perché quello era il colore del capo. Mi sembrò di essere un fratello Bandiera. Il silenzio si era fatto più forte, intenso.

I rami carezzavano sempre i vetri delle finestre, dolcemente. Si udì d’improvviso, ingigantito dal silenzio, un ronzio: un moscone era entrato nella classe e quel moscone fu la mia salvezza.

Vidi Guerreschi con un occhio guardare sempre me, ma con l’altro cercare il moscone, e gli altri fecero altrettanto, sino a che lo scoprirono, e io capii la lotta che si combatteva in quei cuori: il maestro o l’insetto?

Tanto può la vista di un moscone sui ragazzi delle scuole elementari. Lo conoscevo bene il fascino di questo insetto: ero fresco di studi e neanch’io riuscivo ancora a rimanere completamente insensibile alla vista di un moscone.

Improvvisamente dissi: «Guerreschi» (il ragazzo sobbalzò, meravigliato che conoscessi il suo cognome), «ti sentiresti capace, con un colpo di fionda, di abbattere quel moscone?» «E’ il mio mestiere», rispose Guerreschi, con un sorriso.

Un mormorio corse tra i compagni. Le fionde puntate contro di me si abbassarono, e tuti gli occhi furono per Guerreschi che, uscito dal banco, prese di mira il moscone, lo seguì, la pallina di carta fece; den! contro una lampadina, e il moscone, tranquillo, continuò a ronzare come un aeroplano.

«A me la fionda!», dissi.

Masticai a lungo un pezzo di carta, ne feci una palla e, con la fionda di Guerreschi, presi, a mia volta, di mira il moscone. La mia salvezza, il mio futuro prestigio erano completamente affidati a quel colpo.

Indugiai a lungo, prima di tirare: «Ricordati», dissi a me stesso, «di quando eri scolaro e nessuno ti superava nell’arte di colpire i mosconi». Poi, con mano ferma, lasciai andare l’elastico: il ronzio cessò di colpo e il moscone cadde morto ai miei piedi.

«La fionda di Guerreschi», dissi, tornando immediatamente sulla cattedra e mostrando l’elastico rosso. «è qui, nelle mie mani. Ora aspetto le altre».

Si levò un mormorio, ma più d’ammirazione che di ostilità: e a uno a uno, a capo chino, senza il coraggio di sostenere il mio sguardo, i ragazzi sfilarono davanti alla cattedra, sulla quale, in breve, quaranta fionde si trovarono ammonticchiate.

Они уходят… ушли…

Черная неделя. Итальянская литература, буквально  один за одним, лишилась двух  известных имен, двух Антонио — Тонино Гуэрра (умер 21 марта) и Антонио Табукки (25 марта). Невероятно печально.

Без Тонино Гуэрры трудно представить себе итальянский кинематограф: он писал сценарии для фильмов Микеланджело Антониони, Федерико Феллини, братьев Тавиани, Витторио Де Сика, Дамиано Дамиани. Сценарий «Ностальгии» нашего Андрея Тарковского — это тоже Тонино Гуэрра.  Он был и самостоятельным писателем и поэтом.

Без Антонио Табукки трудно представить себе итальянскую литературу и португальскую переводную, в частности. Табукки до дрожи любил свою Португалию, обычно он по полгода жил в ней и по полгода в Италии; много переводил с португальского, писал собственные романы и рассказы. И если Гуэрра прожил долгую, 92-летнюю жизнь, то  Табукки  ушел всего в 68 лет, его съел рак.

Некоторые цитаты из книг Антонио Табукки (в ВикиЦитатнике).

Всегда было интересно читать его слегка меланхоличный слог того, кто знает о жизни что-то такое, что ускользает от твоего внимания и понимания. Табукки мне еще дорог личным воспоминанием — в 2007 г. здесь, на сайте Города переводчиков, мы проводили конкурс на лучший литературный перевод с итальянского языка. Для конкурса мы брали рассказ Антонио Табукки «Чеширский кот» (Il gatto dello Cheshire). Сколько воспоминаний!

Моя подруга Ирина Волкова опубликовала в своем ЖЖ некоторые свои переводы из Гуэрры. С удовольствием даю ссылки:

http://acereta.livejournal.com/196867.html

http://acereta.livejournal.com/196507.html

А это ее переводы отрывков из Табукки (сделано буквально по следам печального известия о его смерти):

В Лиссабоне живет игумен Арсений Соколов, тоже поклонник Табукки, вот  ссылка на его перевод  одной главы из эпистолярного романа Антонио Табукки «Si sta facendo sempre piu’ tardi»:

http://www.pravmir.ru/strannyj-obraz-zhizni-pamyati-tabukki/

Антонио Табукки

Лиса и Кот повесили Пиноккио

Pinocchio muore impiccato

Самый первый вариант «Пиноккио», оказывается, был короче того, который мы все знаем, и концовка его была макабрической: Пиноккио, повешенный на дубе Котом и Лисой, которые хотели дождаться его смерти и потом спокойно вынуть у него изо рта золотые монетки, действительно умирает! И вешали его как полагается, «по-взрослому» — петлей за горло (а не понарошку, ногами вниз, как в «Буратино»).

Некий частный коллекционер, пожелавший остаться неизвестным, на последнем аукционе Блумсбери в Риме купил за 10.000 евро три годовые подшивки»Журнала для детей» (Giornale per bambini) за 1881, 1882 и 1883 годы, где, в том числе, печаталась и первая, «смертельная» версия знаменитой сказки.

Из статьи, на которую я дала ссылку: впервые рассказ о Пиноккио был напечатан в «Журнале для детей», в нескольких номерах с продолжением с 7 июля по 27 октября 1881 г., под названием «История деревянной куклы» (Storia di un burattino). Книга заканчивалась тем, что Пиноккио испускал дух в петле, успев сказать на прощанье:

«Ах, мой дорогой папочка! Если бы ты был сейчас рядом…» Далее силы покинули его. Он закрыл глаза, разинул рот, вытянул ноги, по его телу пробежала последняя судорога, и он навсегда окоченел.»

Отакот. Похоже, что нервы у детишек XIX века были покрепче, и никто особо не заботился, что картина предсмертных корчей в петле оставит трагический след в их хрупких душах.

Маленькие читатели в своих письмах умоляли вернуть Пиноккио и добились своего. Не прошло и месяца со «смерти» Пиноккио, как  10 ноября 1881 г. в рубрике «Письма наших детей» главный редактор журнала уже объявил: «Господин Коллоди мне сообщает, что у него в запасе есть еще много историй про Пиноккио, потому что его дружок жив-живехонек. А как же иначе, сами подумайте: ну разве можно так легко отправить на тот свет куклу, сделанную из крепкого дерева! Поэтому сообщаем нашим читателям, что мы скоро начнем публиковать вторую часть истории под названием «Приключения Пиноккио».

…

Мораль: заканчивая книгу смертью героя, формулируйте так, чтобы на всякий случай оставался путь к его оживлению. Non si sa mai.

Il sapiente и il saccente

La differenza tra il sapiente e il saccente è che il sapiente sa, il saccente crede di sapere.
—

Это я прочитала у Роберто Джервазо в его книге афоризмов «La volpe e l’uva».

Sapiente — знающий, мудрый
Saccente — всезнайка; мудрствующий (ирон.)

Когда листала его книгу, мне пришло в голову, что афоризм как жанр, он же просто идеален при изучении иностранных языков. Афоризм  краток, не потребует больших поисков неизвестных слов  в словаре; грамматические конструкции его просты, и — самое главное —  афоризм емок и легко отпечатывается в памяти.

С января мне предстоит курс индивидуальных уроков итальянского для одной молодой женщины. Взять, что ли, на заметку эту книгу Джервазо? Вот ей-Богу, может получиться весьма интересно.

Заодно уже начала  для нее же присматривать книгу комиксов. Они ведь тоже обладают хорошим учебным потенциалом:  реплики персонажей сведены до самого существенного, их грамматическая конструкция будет простой, картинки помогут избежать сложных объяснений словами, хороший сюжет будет удерживать внимание.

Пока колеблюсь между детективом и «розовой» женской повестью (обе книги я уже присмотрела). В качестве пособия подойдет и та, и другая. Я бы, пожалуй, предпочла детектив, вопрос «Кто же убийца?» —  сильная приманка. С другой стороны, розовый роман может оказаться эффективнее чисто по второстепенным качествам — яркие цветные иллюстрации помогут лучше запоминать лексику (а у выбранного детектива рисунки неброские, цвета сепии, в пандан с таинственной атмосферой). Не раз уже убеждалась на практике, что решающей может оказаться несущественная деталь, о которой даже не подозреваешь.  Как бы не прогадать, вот в чем вопрос.

Венеция — это Геннадий Киселев

Всех, нас, переводчиков, роднит одна и та же  профессиональная деформация — мы не любим читать переводы книг, сделанные на нашем рабочем языке. Вместо чтения мы начинаем запинаться о слова или фразы и гадать, что же там стояло в оригинале и нельзя ли было сказать лучше.

Сегодня хочу объясниться в любви Геннадию Киселеву за его перевод книги Тициано Скарпа «Венеция — это рыба» (Tiziano Scarpa «Venezia è un pesce»). Я ее читала и просто наслаждалась текстом без излишних профессиональных заморочек. Если  во мне и просыпался переводчик, то только чтобы завистливо восхититься  очередной переводческой находкой и отложить её себе в память, авось пригодится.

Чудесен  сам жанр книги — нетривиальный путеводитель, в котором вам предлагается бродить по Венеции куда глаза глядят и куда ноги ведут, доверяясь интуиции и органам осязания.  Хороша обложка Андрея Бондаренко, книгу приятно взять в руки. Замечательно и вступление переводчика к книге. Издательство — «КоЛибри.»

Добавлю только ложку дегтя: фотографии в книге УЖАСНЫ.  Черно-белые и плохого качества, такие способны свести на нет  все усилия автора (а заодно и переводчика). Лучше уж совсем без них. Фотографии — инициатива российского издательства, они не из оригинала.

Но это все мелочи. Книга «Венеция — это рыба» стоит того, чтобы ее прочесть.

(В скобках замечу, что после такой книги становится грустно, что  Геннадий  перестал переводить Барикко. Остыл к нему, наверное. Жаль. Лучше, чем это получается у Киселева, Барикко никому не перевести.).

Как итальянские издательства находят книги для перевода

Немного в продолжение разговора о том, что переводить, вернее о механизмах, которые существуют на итальянском книжном рынке в области переводной литературы.  Статья мне показалась интересной в том числе и потому, что в ней есть беглый взгляд и на рынок переводов книг из Восточной Европы (см. вопрос 3).

Интервью с Кристиной Фоскини, руководителем отдела авторских прав издательской группы Mauri Spagnol

Тема беседы:

• Как итальянские издательства отбирают иностранные книги для перевода и публикации?
• Литература каких стран наиболее популярна на итальянском рынке?
• Какие новые страны  начинают привлекать к себе внимание?

• Вопрос 1: В 2009 г. из 10 самых продаваемых в Италии книг каждые семь  принадлежали перу иностранных авторов. Итальянские издательства чувствуют особое призвание к переводной литературе?

К.Фоскини: Еще десять лет назад в Италии действительно большими тиражами выходили только иностранные художественные книги. Настолько большими, что в отличие от  других стран, в итальянских рейтингах продаж иностранная литература давалась отдельно от национальной, чтобы каким-то образом поддержать собственных писателей. Такое деление сохраняется до сих пор, хотя сегодня ситуация изменилась, и на первых позициях в общем рейтинге итальянские авторы постоянно присутствуют.

Однако традиция неустанно открывать для себя новых иностранных авторов сохраняется, и на сегодняшний день Италия является одной из стран, которая быстрее всех приобретает авторские права  на зарубежные издания. Мы почти всегда оказываемся среди первых, возможно, потому, что к этому нас подталкивает огромная конкуренция между итальянскими  издательствами. Многие из них, подобно нашей издательской группе, традиционно ориентировались на переводную литературу, и вся их организационная структура, как и у нас, подчинена этой цели. В этом смысле мы действуем даже быстрее немцев, которые еще недавно прочно удерживали первенство в этой области.

• Вопрос 2: Как отбираются иностранные книги для перевода?  Быстрота предложения, цена покупки, авторитетность издательского дома – каковы слагаемые успешного поиска новых  писателей и приобретения авторских прав на их книги?

К.Фоскини: Основа успеха – организационная структура поиска: в каждой значимой для нас стране мы имеем своих профессиональных представителей (так называемых «скаутов»), которые следят за событиями на местном рынке. В случае нашего издательства это Великобритания, Америка, Франция, в последнее время к ним добавилась Испания; имеются и некоторые нишевые рынки.

Как только местные издательства извещают о готовящейся новинке, скауты тут же передают нам эту информацию. Таким образом нам удается  приобретать авторские права на перевод почти одновременно с выходом книги на родном языке или совсем с небольшой задержкой. Так произошло, например, с «Гипнотизером» Ларса Кеплера: права на перевод книги  мы приобрели за два месяца до появления ее на шведских книжных прилавках.

Быстрота реакции – фундаментальное условие, хотя тут всегда  остается риск не угадать и  приобрести книгу, которая так и не получит успеха у себя на родине.

В тех странах, где у нас нет своих скаутов, как, например, в Германии, источником информации служат национальные рейтинги продаж и обзоры книжного рынка в  специализированных журналах. Это позволяет нам быть в курсе всех выходящих новинок и отслеживать их успех у публики.

Важнейшей обязанностью моего отдела  является быстрое приобретение авторских прав. При этом желательно, чтобы  перспективные  новинки нам представил  сам обладатель этих прав и чтобы он обратился именно к нам потому, что уже знает, насколько качественно мы умеем переводить и “интерпретировать” чужие культуры. Экономическая составляющая – не единственный критерий, по которому  литературный агент или издательский дом – владелец авторских прав  оценивают предложение купить у них права на перевод. Вместе с предлагаемыми деньгами они смотрят, способно ли заинтересованное зарубежное издательство хорошо продать свой перевод. Если предложение поступает сразу от нескольких, то в этом случае смотрят не только на цену, но и на то, каким авторитетом пользуется каждое издательство-переводчик на своем  книжном рынке.

• Вопрос 3: Создается впечатление, что при всем ее богатстве  литература Восточной Европы практичеcки никак не представлена в переводной литературе Италии и остальной Европы. В чем причины этого?

К.Фоскини: В странах бывшего социалистического лагеря еще совсем недавно господствовал принцип обобществленного труда, поэтому издательская культура, базирующаяся на продаже эксклюзивных прав на перевод, не была сформирована, что  очень сильно тормозило процесс (в течение многих лет даже «Мастер и Маргарита» Булгакова, например, издавался вне режима авторских прав). Новая  практика отношений зародилась там совсем недавно.

Вот и получилось, что отсутствие  сети литературных агентств, которые бы представляли  новые имена и договаривались о продаже прав на перевод,  сильно замедлило вхождение авторов из Восточной Европы на рынки других стран. Положение усугублялось  отсутствием независимых издательств. Все существовавшие были государственными и подпадали под цензуру.

Своеобразным трамплином для вхождения на западноевропейский книжный  рынок является Германия. Например,  именно на немецком рынке итальянское издательство Guanda узнало про  Владимира Каминера, «русского из Берлина», перевело  и опубликовало несколько его книг.

Те же трудности с отсутствием авторских прав еще несколько лет назад тормозили вхождение на итальянский рынок и китайских писателей.

Простой пример: десять лет назад мы вернулись с книжной ярмарки в Тайбэе с пустыми руками, но не потому, что там не было интересных авторов, а потому, что в Китае отсутствовала сама концепция эксклюзивной публикации перевода. Сегодня ситуация иная, в Китае введено понятие авторского права, и теперь многие литературные агентства представляют интересы китайских авторов, которые публикуются  в том числе в итальянских издательствах.

• Вопрос 4: Культурные различия, стечение обстоятельств, формат книги – какой механизм или их сочетание определяют  успех или неуспех переведенной книги в той или иной стране?

К.Фоскини: Это может быть и простое стечение обстоятельств, как, например,  в случае с книгами Халеда Хоссейни. Они стали бестселлерами на многих европейских рынках за исключением Испании, потому что после террористических актов в Мадриде в 2004 г. испанцы совсем  не желали покупать книг об исламском мире.

Определенные книги хорошо  пойдут на одном рынке и будут плохо расходиться на другом, но издателю также интересно следить, как завоевываются симпатии в той или иной стране. Американский читатель, например,  предпочитает знакомиться с новым автором через недорогие карманные издания, выходящие массовыми тиражами, а в Италии в большинстве случаев  новинка завоевывает читателя, если выходит  в твердом сброшюрованном переплете, то есть первый успех будет определяться отнюдь не низкой ценой. Это свидетельство того, что итальянцы обращают внимание на эстетический аспект, на книгу как объект, и это многое говорит о существующих культурных традициях.

Сейчас, на пороге электронной революции, очень интересно будет наблюдать, как повлияет на книжный рынок «дематериализованная» книга, e-book, когда она начнет массово представать читателю не в виде физического объекта c тщательно продуманным художественным оформлением, а в виде файла с контентом. Любопытно посмотреть, возникнет ли какой-то новый вид чтения, новый способ  пользоваться  книгой, родится ли новый тип читателей и как на это отреагируют книжные рынки разных стран.

• Вопрос 5: Какие новые имена появляются на горизонте?

К.Фоскини: Самый привлекательный рынок – это тот, который еще предстоит открыть и который я и мои коллеги не устаем искать.

Культура  и литература неразделимы, поэтому найти автора, живущего в стране, голос которой еще не звучал на твоей родине, по сути, означает приблизить читателя к неизвестному пока образу жизни, к иному менталитету и иным формам литературы. Перспектива познакомить своих читателей не только с новой человеческой историей, но и оригинальной писательской манерой и дотоле неизвестным миром всегда вдохновляет. Новые голоса могут еще прозвучать из Китая. В свое время благодаря английскому литературному агентству, которое стало нашим проводником по неизвестной нам китайской литературе, мы опубликовали «Дикие лебеди» Юн Чжан — книгу,  ставшую теперь легендой. В ней история Китая двадцатого века  представлена глазами женщин трех поколений. Мы остались очарованными этой литературой, оригинальной как  по сюжетам, так и по манере повествования,  и продолжаем публиковать других китайских авторов.

Новые имена могут придти с Ближнего Востока. Еще один регион, которые пока слабо представлен на нашем рынке – Африка, этот гигантский резервуар идей и литературных традиций. Пока  образы и культура Африки предстают нам в  «отфильтрованном» виде – пропущенные  через взгляды писателей, принадлежащих другим культурам. Мы знакомы в основном со средиземноморской Африкой и  южноафриканскими писателями, пишущими на   африкаанс, чьи произведения имеют все характерные признаки англоговорящей литературы. Нам еще только предстоит открыть для себя  самобытную  африканскую литературу (и будем надеяться, что это произойдет в ближайшем будущем).

Незримый город Yahoo

Иногда привычные слова оказываются загадочными и даже загадочнее, чем может представиться на первый взгляд.

После обеда  сняла с полки одну книгу, почти наугад, просто полистать за чашкой чая. Это были «Незримые города» Итало Кальвино. Прочитала я эту книгу  на итальянском сто лет назад и с тех пор больше не открывала. А тут решила снова заглянуть. На последней странице поразило одно название, которое раньше совершенно не отложилось в памяти:

Già il Gran Kan stava sfogliando nel suo atlante le carte delle città che minacciano negli incubi e nelle maledezioni: Enoch, Babilonia, Yahoo, Butua, Brave New World.

Великий хан уже разыскивал в своем атласе планы городов, которым грозит развал или над которыми нависло проклятие: Енох, Вавилон, Яху, Бутуа, Дивный Новый Мир.

(У Михаила Визеля в той же цитате город транслитерируется как Йеху.)

Стоп, стоп. Yahoo?! Но это же всемирно известный поисковик. Яху и проклятия?! Не веря своим глазам, перечитываю еще раз, потом проверяю год выхода книги — далекий 1972 г.  В ту эпоху не то что о поисковых системах, даже о компьютерах разговоров, считай, не было.

Лезу в сеть за справками, чтобы понять связь между городом Яху у Кальвино и названием поисковика. Ничего не нахожу. В предисловии к первому изданию книги, написанном самим Кальвино, тоже ничего.

Википедия выдает несколько версий, почему поисковик назвали Yahoo.  Чуть-чуть теплее, потому что, оказывается, у Свифта в «Путешествии Гулливера» были  йеху — отвратительные человекоподобные существа.  В английской версии Вики указывают на связь между йеху и известным американским серийным убийцей Дэвидом Берковицем — «Return me to yahoos» («Верните меня йеху» — это фраза из одного из его полушизофренических писем).

Исторический период в принципе совпадает — семидесятые годы. Правда, Кальвино выпустил книгу в 1972 году, а Берковиц убивал своих жертв в 1976-1977 гг., но сам Кальвино писал, что создание книги затянулось на несколько лет. Не исключено, что последнюю страничку, на которой встречается название Yahoo, он написал пятью годами позже.

Кальвино наверняка читал в газетах или слышал по ТВ о перипетиях с поимкой Берковица. В том же 1976 г. он был в США, выступал с лекциями в американских университетах. Фантазия писателя преобразила странную фразу серийного убийцы в название одного из «адовых городов»?

Осталось понять, знали ли создатели поисковой машины о макабрическом подтексте слова Yahoo и если да, то что заставило их, тем не менее, остановиться  именно на данном слове (вернее, почему этот подтекст их не остановил?).

Другая плащаница

В Турине еще пару дней вся городская жизнь будет подчинена плащанице, ее публичному показу. В это воскресенье закрытие. В предыдущие два раза на моей памяти, в 1998 г. и 2000 г., народу было, по-моему, не так много. Хотя, вероятно, я просто забыла, потому что в 2000 г.,  в юбилейный год христианской церкви, народу не могло быть меньше просто по определению.

7-16 мая  в Турине  прошла ежегодная книжная ярмарка.  Я поехала туда, как всегда.  Уставшая, брела мимо стендов, мечтая об уголке, где можно было  бы присесть отдохнуть. Смотрю, на стенде одного издательства проходит  встреча с каким-то автором. Стол с микрофоном, большой лазерный телеэкран сзади, все как полагается, а впереди — свободные стулья!!! Грех было не поучаствовать. Так я очутилась на презентации книги «Другая плащаница» (L’altra sindone)

Автором оказался Франческо Маттиоли — не писатель и даже не специалист по плащанице, хотя и известный в университетских кругах социолог. Но вот сочинил роман о плащанице. Меня заинтересовал художественный прием: поскольку подлинность плащаницы пока никто не смог ни доказать, ни опровергнуть, то Маттиоли написал историю группы тамплиеров, которые решили сфабриковать  погребальное покрывало,  которым, якобы, обернули тело Христа после снятия его с креста  (ну надо же было тамплиерам  как-то отчитаться перед начальством, что они спасают христианские реликвии от рук неверных). Весь роман  — рассказ о том, как они пытаются сымитировать отпечатки лица и тела Христа на ткани.  Для эксперимента вроде бы даже  нашелся доброволец, согласившийся принять на себя реальные крестные муки. Маттиоли рассказывал, что это не плод его фантазии, в средние века таких людей было найти достаточно легко, настолько  пылкой была вера. В это я как раз легко верю, искренних имитаторов, действительно, хватало.  Даже в словари они попали :))) Весь сюжет и концовку автор публике рассказывать не стал,  я, заинтригованная, книжку купила и автограф у автора взяла.

Дома в нетерпении раскрыла страницы и …  c 15 мая мучаю книгу, до середины дойти не могу.  Еще раз убедилась, что отсутствие писательского таланта может загубить  любой интригующий сюжет. Лавры Дэна Брауна Франческо Маттиоли оказались не по плечу. Особенно убивают претензии на «художественность». Скучно читать.

Дочитать-то я, конечно, дочитаю, интересно же узнать, получится у честнòй компании плащаница или нет, но сколько времени у меня на это уйдет, пока сказать не могу. «Код да Винчи»  Брауна в свое время я проглотила очень быстро, хотя на другие его романы больше  не тянуло. Даже собрата Маттиоли по перу —  Валерио Массимо Манфреди, такого же ученого-и-писателя-по-совместительству, читать было чуть интереснее. Манфреди настрогал уже мноооого псевдоисторических романов.  Он археолог,  ему нетрудно находить сюжеты в древней старине. Художественная часть у Манфреди тоже не ахти, но всё искупает довольно буйная фантазия. Один его роман я прочитала достаточно легко, а с «Другой плащаницей» Маттиоли любовь что-то никак не складывается.

………

Кстати,  о самом термине ostensione, который употребляют по отношению к плащанице. До сих пор испытываю некоторое затруднение, как лучше перевести. Показ? Выставление? На ум приходят какие-то казенно-шершавые слова, которые, по-моему, не очень хорошо подходят ну что ли к духу, которым сопровождается это…  гм… вот опять…  мерояприятие? акция? событие? Ну не экспозиция же, в самом деле. В русской версии официального сайта действо именуется выставлением.  *вздыхая* Лучше, пожалуй, не придумаешь, а  у меня просто излишне критичное настроение.