Post-it
Пока не забылось (а то память короткая)
Отыскался словарь «I falsi amici della lingua russa» |
||||
|
||||
|
«I falsi amici della lingua russa», автор Франческо Саверио Перилло, славист, преподавал русский язык в университете г. Бари «Альдо Моро». 
40 чертей и одна муха, или La conquista della quinta C |
||||
|
Кто из нас не знает с детства самый лучший выпуск «Ералаша» — фильм «40 чертей и одна муха»! В титрах значится, что фильм сделан по рассказу Джованни Моска — итальянского журналиста и писателя. Рассказ был написан в далеком 1939 году и включен в сборник «Школьные воспоминания». Ниже привожу оригинальный текст рассказа, каким я его нашла в сети. Рассказ написан с блистательным юмором, который «Ералаш» прекрасно передал, добавив свои пародийные нотки — наши шаблонные представления об итальянцах. Сравнивая рассказ с фильмом, интересно было заметить следующее: В фильме есть выражение «come fare uno starnuto» (раз плюнуть). В оригинальном тексте оно отсутствует. Диалог между учителем и Гуарески другой: — Ti sentiresti capace, con un colpo di fionda, di abbattere quel moscone?» Интересно также, что в оригинальном тексте автор рогатку называет fionda (то есть употребляет самое обычное слово для мальчишеской рогатки), а в фильме Хазанов почему-то употребляет frombola. Назвать мальчишескую рогатку frombola это все равно, что игрушечное ружье современного мальчишки назвать пищалью. ………
Giovanni Mosca La conquista della quinta CAvevo vent’anni quando, tenendo nella tasca del petto la lettera di nomina a maestro provvisorio, e sopra la tasca la mano, forte forte, tanto era la paura di perdere quella lettera così sospirata, mi presentai alla scuola indicata e chiesi del Direttore. Il cuore mi faceva balzi enormi. «Chi sei?», mi domandò la segretaria. «A quest’ora il signor Direttore riceve solo gli insegnanti». «So… sono appunto il nuovo maestro…» dissi, e le feci vedere la lettera. La segretaria, gemendo, entrò dal Direttore il quale subito dopo uscì, mi vide, si mise le mani sui capelli. «Ma ch fanno», gridò, «al Provveditorato? Mi mandano un ragazzino quando ho bisogno di un uomo con grinta baffi e barba da Mangiafuoco, capace di mettere finalmente a posto quei quaranta diavoli scatenati! Un ragazzino invece… Ma questo, apena lo vedono, se lo mangiano!» Poi, comprendendo che quello era tutt’altro che il modo migliore di incoraggiarmi, abbassò il tono di voce, mi sorrise e, battendomi una mano sulla spalla: «Avete vent’anni?», disse. «Ci credo, perché altrimenti non vi avrebbero nominato; ma ne dimostrate sedici. Più che un maestro sembrate un alunno di quinta che abbia ripetuto parecchie volte. E questo, non ve lo nascondo, mi preoccupa molto. Non sarà uno sbaglio del Provveditorato? C’è proprio scritto Scuola ‘Dante Alighieri’?» «Ecco qui», dissi mostrando la lettera di nomina. «‘Scuola Dante Alighieri'». «Che Iddio ce la mandi buona!», esclamò il Direttore. «Sono ragazzi che nessuno, finora, è riuscito a domare. Quaranta diavoli, organizzati, armati, hanno un capo, si chiama Guerreschi; l’ultimo maestro, anziano, e conosciuto per la sua autorità, se n’è andato via ieri, piangendo, e ha chiesto il trasferimento…». Mi guardò in faccia, con sfiducia: «Se aveste almeno i baffi…», mormorò. Feci un gesto, come dire ch’era impossibile, non mi crescevano. Alzò gli occhi al cielo: «Venite», disse. Percorremo un lungo corridoio fiancheggiato da classi: quarta D, quinta A, quinta B… quinta C… «E’ qui che dovete entrare» disse il direttore fermandosi dinanzi alla porta della V C dalla quale sarebbe poco dire che veniva chiasso: si udivano grida, crepitii di pallini di piombo sulla lavagna, spari di pistole a cento colpi, canti, rumore di banchi smossi e trascinati. «Credo che costruiscano barricate», disse il Direttore. Mi strinse forte un braccio, se n’andò per non vedere, e mi lasciò solo davanti alla porta della V C. Se non l’avessi sospirata per un anno, quella nomina, se non avessi avuto, Improvvisamente silenzio. Ne approfittai per richiudere la porta e salire sulla cattedra. Seduti sui banchi, forse sorpresi dal mio aspetto giovanile, non sapendo ancora bene se fossi un ragazzo o un maestro, quaranta ragazzi mi fissavano minacciosamente. Era il silenzio che precede le battaglie. Di fuori era primavera; gli alberi del giardino avevano messo le prime foglioline verdi, e i rami, mossi dal vento, carezzavano i vetri delle finestre. Strinsi i pugni, feci forza a me stesso per non dire niente: una parola sola avrebbe rotto l’incanto, e io dovevo aspettare, non precipitare gli avvenimenti. I ragazzi mi fissavano, io li fissavo a mia volta come il domatore fissa i leoni, e immediatamente compresi che il capo, quel Guerreschi, di cui mi aveva parlato il Direttore, era il ragazzo di prima fila, — piccolissimo, testa rapata, due denti in meno, occhietti piccoli e feroci — che palleggiava da una mano all’altra un’arancia e mi guardava la fronte. Si capiva benissimo che nei riguardi del saporito frutto egli non aveva intenzioni mangerecce. Il momento era venuto. Guerreschi mandò un grido, strinse l’arancia nella destra, tirò indietro il braccio, lanciò il frutto, io scansai appena il capo, l’arancia s’infranse alle mie spalle, contro la parete. Primo scacco: forse era la prima volta che Guareschi sbagliava un tiro con le arance, e io non m’ero spaventato, non m’ero chinato: avevo appena appena scansato il capo, di quel poco che era necessario. Ma non era finita. Inferocito, Guerreschi si drizzò in piedi e mi puntò contro — caricata a palline di carta inzuppate con saliva — la sua fionda di elastico rosso. Era il segnale: quasi contemporaneamente gli altri trentanove si drizzarono in piedi, puntando a loro volta le fionde, ma d’elastico comune, non rosso, perché quello era il colore del capo. Mi sembrò di essere un fratello Bandiera. Il silenzio si era fatto più forte, intenso. I rami carezzavano sempre i vetri delle finestre, dolcemente. Si udì d’improvviso, ingigantito dal silenzio, un ronzio: un moscone era entrato nella classe e quel moscone fu la mia salvezza. Vidi Guerreschi con un occhio guardare sempre me, ma con l’altro cercare il moscone, e gli altri fecero altrettanto, sino a che lo scoprirono, e io capii la lotta che si combatteva in quei cuori: il maestro o l’insetto? Tanto può la vista di un moscone sui ragazzi delle scuole elementari. Lo conoscevo bene il fascino di questo insetto: ero fresco di studi e neanch’io riuscivo ancora a rimanere completamente insensibile alla vista di un moscone. Improvvisamente dissi: «Guerreschi» (il ragazzo sobbalzò, meravigliato che conoscessi il suo cognome), «ti sentiresti capace, con un colpo di fionda, di abbattere quel moscone?» «E’ il mio mestiere», rispose Guerreschi, con un sorriso. Un mormorio corse tra i compagni. Le fionde puntate contro di me si abbassarono, e tuti gli occhi furono per Guerreschi che, uscito dal banco, prese di mira il moscone, lo seguì, la pallina di carta fece; den! contro una lampadina, e il moscone, tranquillo, continuò a ronzare come un aeroplano. «A me la fionda!», dissi. Masticai a lungo un pezzo di carta, ne feci una palla e, con la fionda di Guerreschi, presi, a mia volta, di mira il moscone. La mia salvezza, il mio futuro prestigio erano completamente affidati a quel colpo. Indugiai a lungo, prima di tirare: «Ricordati», dissi a me stesso, «di quando eri scolaro e nessuno ti superava nell’arte di colpire i mosconi». Poi, con mano ferma, lasciai andare l’elastico: il ronzio cessò di colpo e il moscone cadde morto ai miei piedi. «La fionda di Guerreschi», dissi, tornando immediatamente sulla cattedra e mostrando l’elastico rosso. «è qui, nelle mie mani. Ora aspetto le altre». Si levò un mormorio, ma più d’ammirazione che di ostilità: e a uno a uno, a capo chino, senza il coraggio di sostenere il mio sguardo, i ragazzi sfilarono davanti alla cattedra, sulla quale, in breve, quaranta fionde si trovarono ammonticchiate. |
||||
|
Подвешенный кофе-1 |
||||
|
Если погуглить фразу подвешенный кофе, то результаты будут просто поразительными — сотни тысяч хитов. Сеть активно обсуждает, приживется ли в России традиция подвешенного кофе, уже разворачивается движение подвешенного кофе, передается эстафета подвешенного кофе. Кое-где идею творчески развивают и организуют благотворительные акции подвешенных книг или подвешенного хлеба для малоимущих. В общем, сеть бурлит, как кофе в кофеварке. 🙂 А зародилась традиция, похоже, здесь − на радио «Серебряный дождь» , хотя чаще пишут, что традиция пришла из соцсетей. Фраза подвешенный кофе звучит неуклюже, как любой бездумный дословизм. Если уж переводить по сути, то лучше сказать отложенный кофе. Но слово вылетело и его, как того воробья, уже не поймать. Еще мне понравился чей-то шутливый вариант кофе до востребования. Да здравствуют люди с хорошим чувством родного языка, не повторяющие бездумно чужие корявости! У русского термина подвешенного кофе есть совершенно точный источник − книга Елены Костюкович «Еда, итальянское счастье». В ней, в одной из глав, описывался этот якобы неаполитанский обычай. Причем история этого «обычая» кажется смутной, но сеть уже не переубедить − она уверенно заявляет: «Движение «Подвешенный кофе» зародилось в Италии и очень быстро получило массовое распространение в странах Европы, в России, а теперь и в Украине. Его правила очень просты: посетитель кафе, покупая чашку напитка, заказывает еще одну или несколько для любого желающего. В свою очередь любой посетитель кафе может попросить у официанта «подвешенную» чашку напитка.» Книга Костюкович горячо обсуждалась на форуме «Russian Italy» (не только подвешенный кофе, а содержание вообще) . Оно и понятно: в подавляющем большинстве форумчане − люди, живущие в Италии и знающие страну и ее кулинарные традиции изнутри. А многие вещи в книге Костюкович были, мягко говоря, спорными. Кухня − коварная тема. О кухне лучше писать только ее страстным поклонникам, а Костюкович сама в предисловии признавалась, что готовку не любит, к еде и вине довольно равнодушна и что приступила к книге как чистый филолог, добросовестно собирая сведения о региональных винах и блюдах Италии. Сами понимаете, что при таком механистическом подходе и изначальном равнодушии к теме неточностей и неудачных терминов в книге окажется полно (одни олей, оцет и спецблюда чего стоят! Подвешенный кофе тоже смело можно отнести к неудачам перевода) . Поклонники итальянской кухни мно-о-ого чего не смогли простить Костюкович. Упоминание Костюкович подвешенного кофе и цитирование по этому поводу Тонино Гуэрры озадачило: ничего подобного в Неаполе вроде бы не наблюдалось. Сошлись на том, что это, вероятно, старая, основательно забытая традиция. Или было какой-то краткой модой, не оставившей следа. Но Костюкович действует как добросовестный филолог: штудирует литературные источники. Нашла упоминание − включила в книгу. А действительно ли это традиция − это уже вторично. Наличие цитаты важнее и доказательнее любых кулинарных фактов. Кстати, итальянский страноведческий словарь «Parole per ricordare», в котором собраны все подобные культурно-исторические реалии, тоже ничего подобного не упоминает. (Впрочем, на фоне развернувшегося в России шума вокруг подвешенного кофе всё это уже никому неинтересно.) *вредным голосом* Но правильнее все-таки говорить отложенный кофе!
|
||||
|
Ты смотри, что делается в этом мире! По России шествует новая традиция — подвешенный кофе, в котором любой знающий итальянский язык без труда узнает caffè sospesо из книги Елены Костюкович «Еда, итальянское счастье» (2006 г.).
Новинка: Комбинаторный словарь итальянского языка |
||||
|
Хвастаюсь и делюсь радостью и полезной информацией: позавчера мне пришла посылка со словарем, который я ждала с большим нетерпением: Комбинат Купила я книгу в онлайне на сайте словаря. Кто тоже хочет приобрести, рекомендую сходить по ссылке и познакомиться содержанием и подробнее узнать об авторе. Вот тут можно посмотреть, как выглядят статьи словаря. Объем: 6700 лемм и 110.000 лексических комбинаций к ним (рассматриваются сочетания с существительными, глаголами, прилагательными и наречиями). Написав «ждала с большим нетерпением», я имела в виду не только дни, пока шла посылка (а она шла из Люксембурга), но и все те годы, что я сокрушалась об отсутствии такого словаря. Впервые с подобным типом словаря я познакомилась еще во времена СССР, в 1989 г., когда «Русский язык» совместно с издательским домом «Джон Бенджаминс паблишинг компани» выпустили «The BBI combinatory dictionary of English». Многие английские переводчики его очень хорошо знают. Полезнейшая штука. И сколько я работаю с итальянским языком, никогда не переставала скорбеть, что у меня нет ничего подобного для итальянского языка. Рыла информацию, но нигде не находила сведений, чтобы такой словарь когда-либо издавался раньше или хотя бы готовился к публикации. Я нетерпеливо разрывала упаковку, хотелось скорее взять словарь в руки, а когда взяла — поняла, что за годы ожидания у меня успел появиться еще один критерий оценки полезности для словарей — наличие электронной версии. У Комбинаторного словаря итальянского словаря ее нет, увы. Досадно, конечно, я уже сильно отвыкла работать с бумажными словарями. И тем не менее я очень рада. Словарь таки появился на свет, и это главное. Ценен он не только своим содержанием, но и тем, что относится к категории «вiзьмешь в руки — маешь вещь»: прекрасное полиграфическое исполнение, отменная типографика, красивый материал обложки, добротный переплет. Кстати о переплете. Для переводчика это немаловажный аспект, ведь словари нам приходится в течение дня открывать-закрывать очень часто, и растрепанный переплет у словаря — обычное дело. В общем, я потратила 75 евро, о чем ни секунды не жалею. Anzi, я довольна как слон. |
||||
|
орный словарь итальянского языка, составитель Франческо Урци. Автор — наш брат практик — переводчик, работающий в Европейском парламенте, и это делает новость особенно приятной. Вполне закономерно, что такой словарь составил устник: у него, как ни у кого другого, самые распространенные лексические сочетания должны быть на кончике языка, что называется. Сам автор пишет, что на составление словаря ушел десяток лет.
И на Марсе будут яблони цвести |
||||
|
Навеяно комментариями вот к этой заметке в Катином блоге.
Вот приходит наш переводчик, берет книгу — эту экологическую систему, находящуюся в органичном равновесии со своей культурно-исторической средой, и перевозит ее … на Марс, распевая с энтузиазмом: “И на Марсе будут яблони цвести!”. А там всё другое, начиная с состава атмосферы. И наша яблоня там не цветет. Часть защитных оболочек произведения вдруг усыхает и отшелушивается. То, что в одной культуре казалось актуальным и важным, в другой становится малозначимым. Что же в сухом остатке? А в сухом остатке вечное. Если оно, конечно, в книге было изначально. И сразу видно, на сколько процентов книга состояла из сиюминутного и на сколько из того, к чему будут припадать всегда (или еще долго). А кто обнажил это? — Наш переводчик-мичуринец. Так перевод исказил произведение или, наоборот, поставил его перед беспристрастным зеркалом, на которое неча пенять? *** Поначалу я собирала параллельные тексты с сугубо прагматической целью — совершенствовать собственные переводческие навыки. Институт я закончила уже давно, поэтому постоянно читать чужие переводы — это моя учеба. Как любой переводчик, я тоже не особенно жалую переводы, если есть возможность открыть оригиналы, однако не перестаю их читать. Это моя lifelong learning programme. И именно этот мой домашний корпус русско-итальянских текстов научил меня любить перевод и дубляж, это неизбежное, но такое полезное зло. |
||||
|
Все мы, переводчики, привычно повторяем “Перевод (дубляж) — это всегда зло”. Но не абсолютизируем ли мы это зло? Ведь перевод — это еще и возможность взглянуть на оригинал другими глазами. А ну как король (то есть оригинал) голый?
«Занимательная лингвистика» В. Шендеровича |
||||
|
Случайно наткнулась в сети на совершенно чудную книгу Виктора Шендеровича «Изюм из булки». Если кто, вроде меня, еще не читал, горячо-горячо рекомендую. Там можно хоть каждый мини-рассказ цитировать. Ограничусь одним. Сначала бросилась в глаза милая ошибка в итальянском — музыкальный термин написан molto lentomomento вместо molto lento. А понравился мне эта заметка потому, что она — об эмоциональной памяти. Я и сама с любопытством замечаю, как в речи у моих учеников, когда они говорят по-русски, явственно слышатся мои собственные интонации, с которыми я произношу ту или иную русскую фразу. Запоминают их, копируя меня. Тоже ведь эмоциональная память. Очень забавно бывает слышать себя со стороны. Занимательная лингвистика
— Шнель, шнель! То ли дело итальянский! Как всякий человек, учившийся музыке, в Италии я не пропаду. Вот автобусная остановка, а на ней написано: фермата… Ну, разумеется! Уже упомянутая в этой книге экскурсовод Лена рассказывала мне на этот счет трогательную историю. В древнем городе, у входа в какой-то музей, столпилось несколько экскурсионных групп. Экскурсоводы на английском, французском и испанском клянут нерасторопность местной администрации, а в сторонке стоит их печальный коллега-итальянец, которому очень хочется общаться, а языка для этого нет. Итальянец, лишенный возможности общаться, — это трагическое зрелище. Лена видит, как он страдает, но ничем помочь не может. И вдруг вспоминает свое музыкальное детство и говорит ему: |
||||
|
Интересная штука — эмоциональная память!
Так рождаются переводческие перлы |
||||
|
… Еще из впечатлений с книжной ярмарки в Турине. Как рождаются переводческие перлы? Не всегда от плохого знания языка, иногда курьезные случаи бывают от того, что хороший переводчик элементарно плохо расслышал. Идет презентация перевода книги Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» — «Seppelitemi dietro il battiscopa» (издательство Nottetempo). Я — среди слушателей. Павел рассказывает о своих творческих планах и в какой-то момент упоминает, что сейчас он пишет новую книгу под названием «Хроники раздолбая». Услышав слово раздолбай, я невольно напрягаюсь. Уж больно словечко специфическое. Как переведет переводчик? Мысленно пытаюсь подобрать варианты (кроме cazzone в голову так ничего и не пришло). Сижу переживаю. И тут слышу уверенный голос переводчика: » … che si intitola «Le cronache di Razdolbaev»… :))) —
__________________________________________________________ |
||||
|
Кадры с книжной ярмарки в Турине |
||||
|
Salone del Libro-2011. В этом году страной-гостем книжной ярмарки в Турине была Россия. Я на ярмарке побывала, разумеется, и еще пойду. А пока, по свежим следам, небольшой репортаж. В сентябре этого года Россия делает аллаверды — на московской книжной ярмарке страной-гостем будет Италия. 1. Выступает Людмила Улицкая
2. Эмануэла Гуерчетти и Елена Костюкович 3. Евгений Солонович (и я, довольная как слон. Все-таки не каждый день удается постоять с живыми легендами).
4. Геннадий Киселев. Я познакомилась с Геннадием Киселевым, что фактически означает, что жизнь удалась.
5. Общие виды российского стенда
|
||||
|
Свирлеп ли Чичарампа? |
||||
|
Пополню ее тремя итальянскими вариантами, в которых Jabberwocky переведен, соответственно, как Джаббодонт, Машеллодонт и … Чичарампа! :))) Джаббодонта и Машеллодонта еще можно испугаться, они все-таки ассоциируются с динозаврами. Особенно Машеллодон: получается что-то вроде челюстедонта и звучит весьма пугающе. Джаббодонт — меньше, потому что тут, без особой словесной эквилибристики, просто соединили исходный английский корень с «динозавровым». Но тем не менее. А Чичарампа у меня вызывает только смех. Чичарампа мне представляется веселым и толстым, он гуляет по лесу горланя свои песни, любит пугать случайных путников, выскакивая внезапно из-за дерева, но потом сам же радостно хохочет, глядя на произведенный эффект. Всему виной слог чича-. Ciccione значит толстяк. У маленьких девочек в Италии одна из любимых кукол — это пупс Чиччо-Белло, который может сам сосать соску, плакать, писать и какать в штанишки. У нашей семьи есть друзья, муж и жена, которые зовут друг друга ласково Чиччо и Чичча (пупсик). Справедливости ради, правда, надо еще упомянуть мафиозо дона Чиччо из «Крестного отца». Весьма кровожадный товарищ был. Нужный зловещий эффект достигался за счет контраста между уютным домашним прозвищем и безжалостным характером его обладателя.
|
||||
|
Стихотворение о Бармаглоте из той же «Алисы» в переводе
Бармаглот vs Чужой |
||||
|
Просматривая иллюстрации к «Алисе в Зазеркалье», поразилась тому, что голова мерзкого чудовища из фильма «Alien» Ридли Скотта очень напоминает каноническую иллюстрацию Джона Тенниела к «Алисе». А она была нарисована еще в далеком 1864 г. Вона куда ведут корни нездоровой фантазии, подумалось мне. В Википедии прочитала, что рисунок Тенниела сам Кэрролл счёл слишком пугающим и не захотел его видеть в своей книге. Но, посоветовавшись с людьми, мнению которых он доверял, Кэррол его в конце концов оставил (однако с фронтисписа убрал 🙂 ). Захотелось найти подтверждение (или опровержение?) моей догадке насчет Бармаглота — Чужого. В той же Вики в статье «Чужой (фильм)», увы, нашла только следующее:
М-да… Пугающие рисованные фантазии англичанина и швейцарца, которые оживил итальянец. Гремучая смесь, однако, вышла. Недаром фильм получил множество премий.
|
||||
|
